День памяти, День гордости и скорби о тех, через чьи жизни прошла жестокая война
Сегодня, 22 июня, мы вспомним то время, когда началась война. Эту скорбную дату мы отмечаем как День памяти и скорби о тех, через чьи жизни прошла жестокая война.
…1941 год. 22 июня. Тихое утро. В траве серебрятся капельки росы, щебечут птицы. Воскресенье. Зарождается новый день. Каким он будет? Что принесёт человечеству? Каждому человеку?
3 часа 58 минут… Стрелки часов отсчитывают последние секунды мирной жизни. Впереди четыре года войны — страшной, жестокой войны. Она унесёт миллионы людских жизней, жёны потеряют мужей, братья—сестёр, матери— детей…Сотни тысяч детей останутся сиротами.
Сегодня, 22 июня, мы вспомним то время, когда началась война. Эту скорбную дату мы отмечаем как День памяти и скорби о тех, через чьи жизни прошла жестокая война.
…1941 год. 22 июня. Тихое утро. В траве серебрятся капельки росы, щебечут птицы. Воскресенье. Зарождается новый день. Каким он будет? Что принесёт человечеству? Каждому человеку?
3 часа 58 минут… Стрелки часов отсчитывают последние секунды мирной жизни. Впереди четыре года войны — страшной, жестокой войны. Она унесёт миллионы людских жизней, жёны потеряют мужей, братья—сестёр, матери— детей…Сотни тысяч детей останутся сиротами.
В историю вошли те дни, но что ни год,
Куда бы жизнь ни повернула – влево, вправо, -
День этот скорбной датою войдёт –
Его предать забвению мы не имеем права!
Какие б даты жизнь ни приносила,
Но этот день, как боль, в сердцах живёт.
В июне вспоминает вся Россия
Двадцать второе, сорок первый год.
Их расстреляли на рассвете,
Когда вокруг редела мгла…
Там женщины и дети,
И эта девочка была…
Сперва велели им раздеться
И стать затем ко рву спиной.
Но прозвучал тут голос детский,
Наивный. Чистый и живой:
«Чулочки тоже снять мне, дядя?»
На миг эсэсовец обмяк,
Рука сама собой с волненьем
Вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим.
И, кажется, он в землю врос:
«Глаза, как у моей Неминьи», –
Во мраке смутно пронеслось.
Охвачен он невольной дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет! Не убить её не может…
И дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках,
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Твоя вот так же здесь легла.
Вот это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты – человек, не только немец;
Или ты зверь среди людей?
Шагал эсэсовец угрюмо,
Не поднимая волчьих глаз…
Впервые, может, эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И всюду взгляд её светился,
И всюду чудилось опять,
И не забудется отныне:
- Чулочки тоже, дядя, снять?